— Аналогично, — коротко ответил я, — не нашёл пока. Ну так значит я сюда подхожу в час и мы по ходу дела определимся с направлением движения, лады?
— Лады, — улыбнулась она, — подходи.
И я отправился на встречу с прекрасным… в смысле на методические занятия. Вы никогда не посещали такие мероприятия? Завидую вам от всей души, потому что ничего, кроме смертной тоски, я в последующие четыре часа не испытал. Пока нам втолковывали о деталях преподавания тригонометрических функций и физическом смысле производной, это было ещё туда-сюда, но вишенкой, так сказать, на торте тут явилось выступление старшего методиста Коваля на тему «Повышение идейного уровня советских работников образования в свете решений 24 съезда КПСС». Тут уже от тоски мухи начали дохнуть.
Да и коллеги, собравшиеся на это мероприятие, были какими-то тусклыми и бесцветными, не на кого посмотреть с интересом даже было, не то что беседы заводить. В перерыве все толпой подались в буфет, да, и такой здесь имелся, а я не пошёл, ну его… вместо этого прогулялся туда-сюда по Обозному переулку, переходящему в центральную улицу Дзержинского. И посмотрел на нынешнюю моду, в чём сейчас люди ходят.
Ну, допустим, у мужиков всё просто и незамысловато — брюки из советской торговли, бессмысленные и беспощадные, почти обязательно расклешённые, приталенные рубашки самых невероятных расцветок, иногда джинсы плюс водолазка, но это редко. У женщин одежда выглядела посложнее, преобладали при этом мини-юбки, иногда очень-очень мини, и брючные костюмы типа того, в котором появлялась героиня Селезнёвой в фильме «Иван Васильевич». Некоторые вещи были из не вышедшего пока из моды кримплена, однако преобладали всё же натуральные ткани плюс замша с вельветом.
Джинсы пока ещё не стали мечтой миллионов, их было относительно мало, хотя в кино эта одежда уже просочилась — вспомним «Человека в проходном дворе» с Корольковым, который ловил уцелевших фашистких недобитков, или сразу уже «Золотую мину», там в джинсах ходили и положительные герои (Киндинов) и отрицательные (Даль).
На ногах преобладали тяжёлые неудобные ботинки фабрики Скороход у мужчин и самые разные варианты у женщин, от почти что открытых босоножек до сапогов до колен. Кроссовок, как и джинсов, тоже практически не встречалось, а те, что мелькали, выглядели смешно, отчётливо проглядывало родовое клеймо обувной фабрики в городе Кимры.
Однако все или почти все выглядели до безобразия счастливыми и уверенными в своём будущем, в отличие от постсоветского мира… ну ещё бы, родная советская обует, оденет, накормит, выучит и пристроит к какому-нибудь, но делу. Безработица тут явно никому не угрожала. Даже за злостные нарушения дисциплины. Даже если ты заработал судимость. Даже если ты сидишь на стуле и тупо полезного ничего не производишь. Единственное исключение тут, это антисоветчина, этого не прощают никому и никогда, что есть, то есть.
— Но мы же с тобой, Антон Палыч, в несистемную оппозицию пока не собираемся? — это вылезло на первый план правое эмоциональное полушарие.
— Честно говоря — нет и не хочется, — ответил ему я, — только в самом крайнем случае. Когда ничего другого не останется. А теперь брысь обратно в подсознание, — скомандовал я полушарию и вернулся к своим баранам.
Но не сразу, по дороге мне встретился киоск «Союзпечать», это дело сложно было обойти стороной. Выложенные на видное место газеты особого интереса у меня не вызвали, ну «Правда», ну «Известия», ну «Труд» с «Советской Россией». Сразу вспомнился замшелый неполиткорректный анекдот на эту тему — «Правда есть? — Правды нет. — А Известия? — Известия старые. А Советская Россия? — Продали. — А что же есть? — Есть Труд за 3 копейки».
По углам висели и лежали журналы, тоже мягко говоря непроходные, какие-то лиловые «Коммунисты», «Агитации и пропаганды» и почему-то «Наука и религия». Всё это не вызвало у меня прилива энтузиазма, была бы хоть «Наука и жизнь», а не религия, это ещё куда ни шло, а так… Но неожиданно под правой рукой киоскёрши я заметил мелькнувшие «Вокруг света» — это совсем же другое дело, граждане, это такой уже не «Агитатор и пропагандист», что выходит на уровень, грубо говоря, «Нэшнл джиографик».
— А можно мне вот этот журнальчик? — осторожно спросил я. — Вот этот, который Вокруг света?
— Конечно, — ответила дебелая киоскёрша с умерщвленными в ноль перекисью волосами (совсем не то, что в киоске с мороженым), — с вас шестьдесят копеек, молодой человек.
Отдал деньги и тут же открыл журнал… ого, Гарри Гаррисон и «Неукротимая планета», это ж лучшая вещь мэтра, если будем честными. Жалко, что продолжение следует, но ничего, ещё не вечер, соберём и полный комплект…
Всё на свете когда-то заканчивается (ну не считая, конечно, поющей Аллы Борисовны — где, кстати, она сейчас? ау… до конкурса в Варне, где она со своим Арлекином взлетит в небо, ещё пара-тройка лет осталась), закончились и методические занятия. Слушатели обрадовались финальному звонку нисколько не меньше, чем их ученики — как ветром всех сдуло из аудитории, включая меня. В основном все потянулись в кольцо автобусов, чтобы по домам разъехаться, ну а у меня на сегодня было запланировано дополнительное приключение.
В киоске «Мороженое» уже сидела совсем другая продавщица, на порядок менее привлекательная. Я в растерянности покрутил головой, никого не увидел и напрямки спросил у этой «А где Марина-то?». Та хмуро изучила мою внешность и буркнула что-то типа «сменилась и ушла». Ладно, подождём… прогулялся вдоль улицы Коммунистической, переходящей в Интернациональную, зашёл в хлебный магазин без особой надобности, чисто посмотреть, что там и как.
Здесь было организовано что-то вроде самообслуживания в облегчённом варианте — доступ к хлебным полкам был свободный, причём мягкость хлебопродуктов предлагалось проверять двузубой вилкой довольно устрашающего вида. А все остальные товары, как-то: сахар, муку, конфеты и печеньки, уже выдавала продавщица из-за прилавка в дальнем правом углу помещения. Предварительно взвешивая на механических весах с двумя платформами и с прилагающимися чугунными гирьками… бог ты мой, подумалось мне, как давно я не был в таких заведениях, аж на слезу пробило.
Раз уж зашёл, купил два кренделя, видимо только что испечённых, за пять копеек каждый. Полиэтиленовых пакетов здесь даже в проекте не значилось, попросил листок серой обёрточной бумаги и завернул крендели в неё — а что, очень даже экологично, зелёная экономика и всё такое, эта бумага за год разложится в земле, а полиэтилен веками там лежать будет. Я вернулся на место встречи… а не было там никакой Марины. Окей, дорогая, мысленно сказал я ей, честно жду ещё десять минут и уезжаю… вон как раз тридцатка с нашей стороны подкатила, на неё и сяду, когда шофёр свой путевой лист отметит.
Марина подошла сзади, так что я её в самый последний момент увидел.
— Извини, задержалась, — сказала она, беря меня под руку, — надо было кассу сдать.
— Ничего, — ответил я, — я вот пока кренделей прикупил — хочешь один? Горячие ещё…
Марина не отказалась от кренделя, и мы пошли вдоль по Интернациональной, на ходу закусывая, чем бог послал.
— Расскажи про себя, — попросила она, — три года ведь прошло, как мы последний раз виделись.
— Говорить-то особенно нечего, — ответил я, — как закончил пед, так и работаю в одной и той же школе. Номер 160 в Заводском районе. Веду три класса, восьмые и десятый.
— А семья?
— Родители умерли два года назад, один за другим…
— Извини, я не знала.
— Подругу жизни как-то не нашёл… вот собственно и всё в сухом остатке. А ты как?
— Тоже ничего интересного. Три года сидела с больной матерью, из-за неё и институт не закончила. Устроилась по ходу дела в горпищеторг, там свободные места только по этому направлению были, по мороженому.
— Сочувствую…
— В марте отмучилась мама, а отец у меня давно умер, когда мне три года было, так что я теперь тоже одна на всём белом свете.