— Да что ж это такое делается, — причитала она, зажимая Ванечке рану тампоном из марли, — скоро убивать что ли начнут прямо в школе?

— Отставить причитания, — по-военному строго указала ей директорша, — Ванечка, говорить можешь?

— Могу, Валентина Игоревна, — писклявым голоском отчитался Красногоров, — только медленно и немного.

— Врачей надо вызывать? — это она уже медсестру спросила.

— Рана неглубокая, — ответила она, — заживёт и без врачей.

— Красногоров, что тут случилось?

— Упал, Валентина Игоревна, — еле слышно отвечал тот.

— Ясно, не хочешь никого сдавать, — резюмировала директорша, — имеешь право… только учти, дорогуша, что побили тебя один раз, могут и второй-третий тоже, причём гораздо сильнее. Антон Палыч, — неожиданно обратилась она ко мне, — вы, как единственный мужчина здесь, должны поговорить с Ваней.

— Пожалуйста, — пробормотал я, — поговорю, как мужчина с мужчиной. Бинтовать рану будете? — спросил я у медсестры.

— Заклею, — ответила она, — до свадьбы заживёт.

— Да, а что там у вас с завтрашним мероприятием? — вспомнила вдруг директорша.

— Мы с Софьей накидали возможных вариантов — тогда она вам всё расскажет, а я провожу Красногорова до дому, ладно?

— Ладно, — согласилась она и вместе с англичанкой скрылась за поворотом коридора.

А медсестра аккуратно приладила пластырь к повреждённому красногорову месту и мы вдвоём подняли его на ноги.

— Голова не кружится, идти сможешь? — спросила она его.

— Смогу, — уже более уверенным голосом ответил он.

— Ну и ладушки… Антон Палыч, я… то есть мы на вас надеемся.

— Постараюсь оправдать, — буркнул я и взял Ваню под локоть, вдруг шлёпнется ещё.

----

— Ну что, расскажешь чего-нибудь или продолжим в партизанов играть? — спросил я, когда мы вышли на школьный двор.

— А то вы сами не догадываетесь, — это всё, что смог ответить.

— Догадываться это одно, а знать совсем другое, — указал ему я, — Дубин что ли постарался?

— А кто ж ещё…

— Деньги хотел отобрать?

— Не, тут дело серьёзнее, — перешёл Ваня на деловой тон, — у него на вас огромный зуб вырос… клык даже.

— Это я, допустим, и так знаю, — отвечал я, — а ты-то тут при чём?

— А он захотел, чтоб я ему подыграл на завтрашнем уроке, когда он вас изводить начнёт, а я отказался…

— А почему ты отказался?

— Да вы вроде человек хороший, — посмотрел он на меня изучающим взглядом, — зачем, думаю, хорошему человеку гадости делать.

— Спасибо конечно за хорошего… а что за гадость — детали давай.

И Красногоров выдал мне все детали, которые успел узнать от двоечника и оболтуса Дубина.

Фил Эспозито и Валерий Харламов

У меня и телевизор в квартире имелся, как же без него — УЛПТ вариант Чайка-4 выпуска орденоносного Горьковского телевизионного завода. На длинных прикрученных снизу ножках. Показывал аж целых две программы, первую… центральная она ещё называлась, где и вторую, тут были «Спокойной ночи, малыши» и врезки местного Новокалининского телевидения.

Хоккейную трансляцию, естественно, надо было ждать на первом канале, на втором иногда показывали только хоккей местного многострадального «Калининца», обитающего во второй лиге союзного чемпионата. Соорудил себе бутерброд с российским сыром, вскипятил чайник, налил чая и приготовился ждать товарища Николая Озерова с сакраментальной фразой «Такой хоккей нам не нужен»…

Кстати, раз уж начал про Озерова — многие наверно слышали историю, как он выматерился в прямом эфире и его после этого отлучили от телевидения на год или два. Причём назывались даже и конкретные матчи, когда это произошло (от хоккея ЦСКА-Динамо в 69-м году до футбола СССР-Бельгия на чемпионате мира 70 года). А фразу, которая у него вырвалась впопыхах, все передавали одинаково — «гол…х-й… штанга». Так вот, заявляю совершенно ответственно — не было этого никогда, ни на хоккее, ни на футболе, ни в 69, ни в 70 годах. А в эфире его действительно не было некоторое время, так это, потому что лечился он полгода почти.

Я включил свой телевизор, выложил на стол в комнате недопроверенные контрольные десятого-В (восемь рублей за проверку получаешь, Антоша? Люби, значит, и саночки возить), и прослушал познавательную лекцию человека в белом халата под названием «Алкоголизм. Беседы врача». И тут раздался звонок в дверь.

— Привет, Антон, — сказал мне мужик в майке-акоголичке и отвислых трениках, я уже выучил, что это сосед дядя Петя из 25 квартиры. — У меня тилявизор накрылся, можно я у тебя хоккей посмотрю?

— Да ради бога, заходи, — сказал я ему.

— Ты не думай, — ответил он, проходя в комнату, — я с понятием, я вона чего прихватил.

И он вытащил из-за пазухи бутылку водки под народным названием «Коленвал»… буквы в этом Коленвале были на разной высоте, очень похоже на эту деталь машин и механизмов, преобразующую усилия от шатунов в крутящий момент.

— Да не надо, дядь Петь, — поморщился я, — у меня завтра с утра ответственное мероприятие.

— Ну не хочешь, как хочешь, — быстро согласился он и спрятал бутылку обратно. — Чего это идёт?

— Не видишь, лекция для алкоголиков, — ответил ему я. — Щас закончится и хоккей будет.

— Как там мой пацан-то? — перевел он разговор.

— Ээээ, — только и смог ответить я, потому что в упор не помнил его пацана, — в каком он классе-то учится?

— Дык в восьмом же… Васёк он…

— Дубин? — молнией пронеслась у меня мозгу догадка.

— Дык раз я Дубин, куда ему деваться.

— Учится твой пацан, — угрюмо продолжил я, — с тройки на двойку. И дисциплину нарушает — ты бы уж его подтянул бы… хотя бы с дисциплиной, а то сидит на уроках развалясь и ноги ещё в проход вывалит.

— Дык длинные они у него, под партой не помещаются, — начал оправдываться дядя Петя. — А насчёт дисциплины я поговорю, прям сегодня после хоккея и поговорю…

Лектор в белом халате быстро свернул свою речь про изменения печени у хронических алкоголиков, и вместо него на экране появилась заставка Интервидения с Кремлём на заднем плане. Если кто-то забыл, напомню — Интервидение это теле-объединение социалистических стран (куда входила, впрочем, и одна капстрана, Финляндия). Возникла где-то в 60-е году в пику такому же европейскому объединению под названием Евровидение с центром в Брюсселе. Отвечало это Интервидение, как понятно из названия, за связи телекомпаний соцстран… с капстранами тоже какие-никакие отношения поддерживало — в частности вот эту трансляцию из Монреаля сумело организовать.

А потом без дальнейших задержек на экране возникла картинка из большого хоккейного стадиона, где орган наигрывал Калинку, а потом сквозь эфирные шумы прорезался голос Николай-Николаича «Добрый вечер, дорогие телезрители. Говорит и показывает Монреаль».

— Чего это они? — удивлённо спросил дядя Петя, — наши песни играют.

— Это они так нас приветствуют, — пояснил я, — не враги же мы им в самом деле, вот и поставили русскую народную.

— А когда они к нам приедут, мы тоже канадское народное поставим? — задал логичный вопрос он.

Я надолго задумался…

— Ты знаешь, нет у них ничего такого… но можно что-то американское народное вместо этого выдать — у них там вроде бы стиль кантри популярен.

А Озеров тем временем начал представлять участников игры, сначала по правилам наши шли.

— А чего Фирсова-то нет? — спросил дядя Петя, — лучший же наш нападающий.

— У него, я слышал, какие-то тёрки с Бобровым случились, вот он и отцепил его в последний момент.

— Ох, зря он это сделал, — только и успел сказать он, как Эспозито закатил первый гол Третьяку, а чуть позже Хендерсон повторил его успех. — Ну нихрена ж себе начало, это дело требует смазки, — и дядьпетя полез открывать свой Коленвал.

— Ты погоди, дядьпеть, — остановил его я, — тут разведка донесла, что в конце всё должно сложиться удачно — тогда и выпьешь, но не с горя, а с радости.